Поскольку в настоящее время мир вновь полыхает в огне, при этом пока что локальных войн, но чреватых перерасти в новую мировую войну, то я счёл необходимым вновь обнародовать написанную мной и опубликованную ранее статью с таким названием, при этом, дополнив её сносками на цитируемые источники и некоторыми новыми фактами.

Не так давно, – писал я в 2014 году, – человечество отметило сто лет со дня начала Первой мировой войны (1914-1818 гг.), в орбиту которой было втянуто 38 государств, мобилизовано более 29 млн. человек, из которых примерно 10 млн. не вернулось с поля боя. А 1 сентября нынешнего года исполняется 75 лет со дня начала Второй мировой войны (1939-1945 гг.), участниками которой стали уже 72 государства и под ружьё было поставлено 110 млн. человек; стоила она миру более 55 млн. человеческих жизней. Между этими печально-трагическими событиями, оставившими в истории человечества свой кровавый след, лежит временное расстояние немногим более четверти века, но между ними есть прямая связь: в ходе и в результате последствий Первой мировой войны в Европе появились три диктаторских режима: большевистский, фашистский и нацистский, которые, будучи сыновьями войны, ставили в качестве своей основной цели завоевание мирового господства.

Первым на свет появился большевистский диктаторский режим. Дело в том, что затяжка на несколько лет Первой мировой войны, особо болезненно отражавшейся на Российской империи, привела в последней в 1917 году не только к февральско-мартовской буржуазно-демократической революции, но и к свершению в октябре государственного переворота, в результате которого власть захватили коммунисты-большевики, попытавшиеся разжечь пожар мировой коммунистической революции и создать Союз Советских Социалистических Республик в мировом масштабе. Созданный в марте 1919 года по инициативе большевистского вождя Владимира Ленина Коммунистический Интернационал был не чем иным, как штабом, предназначенным для подготовки и организации коммунистических переворотов в других странах. 

“Конечной целью, к которой стремится Коммунистический Интернационал, – говорилось в его Программе, – является замена мирового капиталистического хозяйства мировой системой коммунизма”. (Коммунистический Интернационал в документах. М.: Партиздат, с. 1933, с. 14). При этом для свершения первоочередных коммунистических переворотов были избраны страны, также наиболее ослабленные войной: потерпевшая поражение Германия, тем более что в ней уже было родственное российским большевикам экстремистское крыло социал-демократии – группа “Спартак”, во главе с Розой Люксембург и Карлом Либкнехтом; Венгрия, образовавшаяся в результате распада союзницы Германии – Австро-Венгерской империи; восстановившая свою государственность Польша, а также Италия, хотя и относившаяся к странам-победительницам в прошедшей войне, но обделённая Версальским мирным договором 1919 года, и поэтому считавшая его “Диктатом” по отношению к себе со стороны главных стран-победительниц – Англии и Франции.

Однако, поскольку уже с первых дней своего существования большевистско-коммунистический режим в России показал своё агрессивное диктаторское лицо и стал в глазах мировой общественности своеобразным “пугалом”, то все его попытки спровоцировать с помощью созданного Коммунистического Интернационала коммунистические перевороты в названных странах закончились, в качестве ответной реакции на них, установлением тоже диктаторских режимов, но совершенно другой, антикоммунистической, направленности: в Польше – режима, возглавляемого Юзефом Пилсудским, в Венгрии – возглавляемого Миклошем Хорти, в Италии – фашистского режима во главе с Бенито Муссолини, а потом и   режима Франко в Испании. Поэтому у самого дальновидного, на наш взгляд, политика ХХ века Уинстона Черчилля были все основания сказать, например, о фашизме Италии, что он “стал тенью или уродливым ребёнком коммунизма”.

Ещё 16 ноября 1919 года в своём предвыборном манифесте Б. Муссолини заявил, в числе других программных пунктов, и о том, что он ратует за “расширение и утверждение Италии в мире”. А придя в 1922 году к власти, Муссолини получил и возможность осуществления своей мечты. В написанной в 1932 году для “Энциклопедии Италиана” статье “Фашизм. Доктрина” он утверждал, что фашизм “не верит ни в возможность, ни в пользу вечного мира. Он отвергает пацифизм, прикрывающий собой бегство от борьбы и трусость перед необходимостью жертвы. Только война дает максимальный выход человеческой энергии и ставит печать благородства на тех, кто имел мужество бросить ей вызов”. (Цит. по кн. Джаспера Ридли “Муссолини”. М.: ООО “Фирма”, 1999, с. 281).

Но наиболее агрессивной по своим замыслам была, конечно, Национал-Социалистическая рабочая партия Германии, страны, потерявшей в результате проигранной войны не только свои колонии, но и часть бывшей “своей” территории; более того, Германия была подвергнута странами-победительницами экономическому ограблению путём выплаты им репараций, а также моральному унижению. Поэтому, естествено, в создавшейся ситуации большинство немцев ждали вождя, способного избавить их от непосильного экономического бремени, а нацию, веками воспитывавшуюся в гордыне, – от морального унижения. И такой вождь появился в лице Адольфа Гитлера, возглавившего названную партию. 

В законченной им в 1926 году книге “Майн кампф” (“Моя борьба”), определяя внешнюю политику своей партии, А. Гитлер писал: “Немецкая Австрия во чтобы то ни стало должна вернуться в лоно великой германской метрополии… Одна кровь – одно государство! До тех пор, пока немецкий народ не объединит всех своих сынов в рамках одного государства, он не имеет морального права стремиться к колониальным расширениям. Лишь после того как немецкое государство включит в рамках своих границ последнего немца, лишь после того, как окажется, что такая Германия не в состоянии прокормить в достаточной мере своё население, – возникающая нужда даёт народу моральное право на приобретение чужих земель. Тогда меч начинает играть роль плуга, тогда кровавые слёзы войны орошат землю, которая должна обеспечить хлеб насущный будущим поколениям”. И далее: “Мы, национал-социалисты, совершенно сознательно ставим крест на всей немецкой иностранной политике довоенного времени. Мы хотим вернуться к тому пункту, на котором прервалось наше старое развитие 600 лет назад. Мы хотим приостановить вечное Германское стремление на юг и на запад Европы и определённо указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке. Мы окончательно рвём с колониальной и торговой политикой довоенного времени и сознательно переходим к политике завоевания новых земель в Европе”. При этом была обозначена и жертва этой зловещей гитлеровской политики. “Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, – подчёркивал он, – мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены”.

Таким образом, по мнению того же У. Черчилля, названная книга Гитлера представляла собой “новый Каран веры и войны”. И действительно, придя в начале 1933 года к власти, А. Гитлер сразу же принялся за реализацию своих захватнических планов: обходными путями, а часто и прямо нарушая Версальский мирный договор, он начал наращивать военную мощь Германии, и уже в начале марта 1935 года  официально возвестил о создании германских воздушных сил, а на следующий день заявил и о том, что германская армия будет построена на основе обязательной воинской повинности. Более того, принятым 21-го мая 1935 года законом предусматривалось усилить техническую мощь армии и подчинить её верховному руководству Фюрера.

Естественно, Б. Муссолини не мог вначале приветствовать таких шагов А. Гитлера, хотя ему вообщем-то импонировала политика нацистов по многим направлениям: подавление коммунистов и социалистов-интернационалистов, отрицание парламентаризма и враждебное отношение к либерализму. Поэтому, как и следовало ожидать, несмотря на некоторые расхождения в их политических подходах, эти два диктаторских режима должны были, раньше или позже, стать союзниками, тем более что их захватнические устремления направлялись в разные стороны; и это произошло в том же 1935 году.

Кстати, по отношению к набирающей с 1920-х годов военную мощь Германии очень странную политику проводило Советское правительство. “Уже с 1923 года, – пишет начальник управления шпионажа и диверсий службы безопасности СД нацистской Германии Вальтер Шелленберг, – практиковалась подготовка офицеров и велись обмены технической информацией между германским рейхсфером и Красной Армией. Кроме этого, за отдельные патенты, полученные от Германии, ей было разрешено наладить выпуск своего оружия на территории Советского Союза. В то же время именно политика Сталина поддержать германский национализм в надежде направить Германию на западную буржуазию привела к тому, что он дал указание германской компартии своим главным врагом считать не гитлеровскую национал-социалистическую, а социал-демократическую партию”. (Вальтер Шелленберг. Секретная служба Гитлера. Киев: “Доверие”, 1991, с. 23).

Что же касается главных стран-победительниц в Первой мировой войне, Англии и Франции, то их тогдашние правительства, хотя и вели переговоры с представителями советской России о совместном противодействии захватнической политике фашистов и нацистов, но боялись больше коммунизма, в связи с чем, по существу, потворствовали и Муссолини, и  Гитлеру в их территориальных притязаниях. 

Довольно странную, если не сказать преступную, позицию занимали в те годы (до нападения Германии на СССР) и коммунисты этих стран. Скажем, когда тогдашний глава французского правительства Народного фронта, социалист Леон Блюм сказал, что “французские рабочие поднимутся, чтобы сопротивляться против гитлеровского нападения”, то Генеральный секретарь Французской коммунистической партии Морис Торез ответил ему: “Мы не допустим, чтобы рабочий класс был втянут в так называемую войну для защиты демократии против фашизма”. (Цит. по кн. Винстона Черчилля “От войны до войны. (1919-1939)”. Книга I. Нью-Йорк: изд. им. Чехова, 1954, с. 143).  

Абсолютного нейтралитета к европейским делам придерживались в то время США.

* * *

Поэтому, используя создавшееся положение, Б. Муссолини развязал итальянско-эфиопскую войну (1935-1936), в результате которой Италия оккупировала Эфиопию; а весной того же 1936 года гитлеровские войска вошли в Рейнскую область, считавшуюся, согласно Версальскому мирному договору, демилитаризованной зоной; в марте 1938 года, как и предусматривалось Гитлером в его “Майн кампф”, к Германии была присоединена Австрия; в качестве следующей жертвы планировалась Чехословакия, где проживало несколько миллионов немцев. Проявила свою захватническую политику и Япония, являющаяся третьей союзницей агрессивного блока: в 1937 году, после захвата Маньчжурии, она вторглась в Северный и Центральный Китай.

В отличие от попустительства лидеров западноевропейских стран и нейтрального поведения правительства США, руководители СССР – лидер ВКП(б) Иосиф Сталин, тогдашние глава правительства Вячеслав Молотов и нарком иностранных дел Максим Литвинов – были встревожены такими шагами агрессоров; и, как повествует об этом У. Черчилль, Советское правительство, после исчезновения Австрии, как государства, “…обратилось к другим европейским Великим Державам с предложением немедленного совместного обсуждения возможных последствий этого события, чтобы коллективно принять предохранительные меры”. (См. там же, с. 322-323). Но, к сожалению, указанное предложение не было услышано и оценено по достоинству.

Однако самое страшное и, можно сказать, роковое событие произошло в сентябре 1938 года в Мюнхене, где премьер-министром Англии Н. Чемберленом, премьер-министром Франции Э. Даладье, Б. Муссолини и А. Гитлером было подписано соглашение об отторжении от Чехословакии и передаче Германии Судетской области, о также об удовлетворении за счёт этой страны территориальных притязаний  Венгрии и Польши, что свидетельствовало о наивном представлении лидеров западной демократии: якобы путём подачек можно умиротворить диктаторов; хотя, как показывает история, их аппетиты ненасытны; и они (диктаторы), сами опирающиеся в своих действиях на силу, уважают и боятся только силы.

При этом напомним, что когда после окончания в 2 часа  30 минут ночи 30 сентября 1938 года Мюнхенской конференции Чемберлен и Даладье, направляясь в отель, уселись в свои машины, участвовавший в этом преступном мероприятии Герман Геринг запомнил, “как, провожая их взглядом, Гитлер с брезгливостью бросил:

“Ужасно, какие это ничтожества!” (См. А. И. Полторак. Нюрнбергский эпилог. М.: изд. Мин. обороны СССР, 1969, с. 201). 

Так что Черчилль и на сей раз был прав, когда, выступая 5-го октября 1938 года в палате общин с оценкой Мюнхенского соглашения, сказал: “Бесспорно, многие искренно уверены в том, что они предают лишь интересы Чехословакии. Между тем я очень боюсь, как бы нам не пришлось убедиться в том, что мы понесли глубокий урон, а может быть, и создали роковую угрозу для безопасности и самой независимости Великобритании и Франции”. ( Уинстон Черчилль. Мускулы мира. М.: “ЭКСМО- Пресс”, 2002, с. 83).

В связи с подписанием Мюнхенского соглашения надвигающуюся угрозу войны осознали и коммунисты: компартии десяти европейских стран, а также США и Канады сделали обращение к народам мира, в котором, в частности, говорилось, что “мюнхенское предательство не спасло мир, а лишь поставило его под угрозу, ибо оно нанесло удар союзу сил мира во всех странах и поощрило фашистов”.

Не получив поддержки в обуздании агрессоров, руководители СССР не сомневались, как об этом заявил И. Сталин на состоявшемся в марте 1939 года XVIII съезде ВКП(б), что “новая империалистическая война стала фактом”; причём её характерная черта, по его мнению, состояла в том, что война в то время ещё “не стала всеобщей, мировой войной”. Войну вели “государства-агрессоры, всячески ущемляя интересы неагрессивных государств, прежде всего Англии, Франции, США”, а последние пятились назад и отступали, “давая агрессорам уступку за уступкой”. При этом И. Сталин высказал на этот счёт мысль, очень схожую с предостережением У. Черчилля. “Я далёк от того, – сказал он, – чтобы морализовать по поводу политики невмешательства, говорить об измене, предательстве и т. п. Наивно читать мораль людям, не признающим человеческой морали. Политика есть политика, как говорят старые, прожжённые буржуазные дипломаты. Необходимо, однако, заметить, что большая и опасная политическая игра, начатая сторонниками политики невмешательства, может окончиться для них серьёзным провалом”. (XVIII съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). Стен. отчёт. М.: Госполитиздат, 1939, с.14).

В отношении оценки Мюнхенского соглашения был прав и М. Литвинов, который, принимая 22-го августа 1938 года года (т. е. за месяц и несколько дней перед Мюнхеном) посла Германии в СССР Вернера графа фон дер Шуленбурга, заявил последнему: “Германия не столько озабочена судьбами судетских немцев, сколько стремится к ликвидации Чехословакии в целом”. (Цит. по кн. З. Шейниса “Максим Максимович Литвинов: революционер, дипломат, человек”, М.: Политиздат, 1989, с. 356). И 1939 год, к сожалению, подтвердил предсказание этого выдающегося советского дипломата: весной гитлеровские полчища вошли и в оставшуюся часть Чехословакии; а Италия оккупировала Албанию.

* * *

Видя затягивание переговоров с Англией и Францией, Советское правительство начало поиск контактов с режимом А. Гитлера. Дело в том, что Советский Союз был не готов в то время к войне, в случае  нападения на него Германии. Как утверждает в своих “Воспоминаниях и размышлениях” Маршал Георгий Жуков, в те 1939-1941 годах шло перевооружение Красной Армии: старые виды техники и оружия снимались с вооружения, а новые поступали, причём поступали, как он повествует, очень медленно; в связи с репрессиями 1936-1938 годов был значительно ослаблен и её командный состав: скажем, за пять предвоенных лет сменилось четыре начальника Генштаба, что, по мнению того же Г. Жукова, не давало “возможности во всей полноте освоить оборону страны и глубоко обдумать все аспекты предстоящей войны”. (Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления. М.: изд. Агентства печати новости, 1969, с.219). 

И 17 апреля 1939 года советский полпред Алексей  Мерекалов в разговоре с товарищем министра иностранных дел Германии сказал: “С точки зрения России, нет причин, могущих помешать нормальным взаимоотношениям с нами. А начиная с нормальных, отношения могут становиться всё лучше и лучше”. (СССР – Германия. 1939. Vilnius: “Moklas”, 1989, с. 11).

Намёк советского представителя был тут же понят адресатом, тем более что Германия в то время тоже была не готова к войне с СССР: она занималась укреплением своих позиций в только что оккупированных Австрии и Чехословакии; более того, А. Гитлера прельщало и то, что, заключив мирный договор с Советским Союзом, он надёжно обезапашивал на определённое время свою восточную границу и получал, в результате расширения торговли, необходимые ему для продолжения захватнической войны в Западной Европе товары: зерно, нефть, платину, хлопок, древесину, фосфаты и т. д. Поэтому уже весной того же года немецкая пропаганда ослабила антисоветскую направленность, на что соответствующим образом отреагировали советские газеты и радио.

Таким образом, по причине необходимости, два тоталитарно-диктаторских режима шли друг другу навстречу, хотя лидеры каждого из них понимали, что договор между ними может быть только временным, и поэтому каждый продолжал играть свою игру. Об этом очень красноречиво свидетельствует выступление И. Сталина 19 августа на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). “Вопрос мира или войны вступает для нас в критическую фазу”, – сказал И. Сталин на том заседании Политбюро; и после этого начал, как это он делал для убеждения своих слушателей, рассуждать: “Если мы заключим договор о взаимопомощи с Францией и Великобританией, Германия откажется от Польши и станет искать “модус вивенди” (временного соглашения – С. Ш.) с западными державами. Война будет предотвращена, но в дальнейшем события могут принять опасный характер для СССР. Если мы примем предложение Германии о заключении с ней пакта о ненападении, она, конечно, нападёт на Польшу, а вмешательство Англии и Франции в эту войну станет неизбежным. Западная Европа будет подвергнута неизбежным волнениям и беспорядкам. В этих условиях у нас будет много шансов остаться в стороне от конфликта, и мы сможем надеяться на наше выгодное вступление в войну”.

Не менял своих восточных замыслов, в связи с заключением мирного договора с СССР, и А. Гитлер; он просто намеревался вначале оккупировать всю Европу, чтобы потом, используя её ресурсы, двинуться на Россию. Это подтверждается дальнейшими событиями: как только, 22-го июля 1940 года, Франция капитулировала, буквально в тот же день Гитлер дал указание начальнику Генерального штаба сухопутных войск генералу Францу Гальдеру приступить к разработке плана вторжения в Советский Союз. 

Однако в то время (в августе 1939 г.) на очереди была Польша, при этом Гитлер верил, что её оккупация пройдёт также безнаказанно для него, как и предыдущие его преступления, хотя и знал, что Англия и Франция связаны с этой страной договором о взаимопомощи. В связи с такой наглостью, в намётках своего выступления 22-го августа 1939 года он цинично отметил: “… цель: уничтожение Польши. Ликвидация её живой силы. Нам следует стремиться не к достижению определённых рубежей, а к уничтожению врага; для этого необходимо находить всё новые и новые пути. Средства – безразличны. Победителя никогда не спрашивают, были ли его действия законны. Речь должна идти не о том, чтобы право было на нашей стороне, а исключительно лишь о победе”. А его генералы, узнав о том, что министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп улетает в Москву для заключения мирного договора с СССР, стали полагать, что Польша вообще не окажет никакого сопротивления. “Первое соображение заключалось в том, – вспоминает известный фельдмаршал Вермахта Эрих фон Манштейн, – что в результате заключения пакта с Советским Союзом положение Польши стало безнадёжным. Если учесть, что следствием этого было лишение Англии орудия блокады и что действительно для оказания помощи Польше она могла пойти только по кровавому пути наступления на западе, то казалось вероятным, что Англия под нажимом Франции посоветует Польше пойти на уступки. С другой стороны, Польше должно было теперь стать ясно, что британские гарантии практически потеряли силу. Более того, она должна была считаться с тем, что в случае войны с Германией в её тылу выступят советы, чтобы добиться осуществления своих старых требований в отношении восточной Польши. Как же в такой обстановке Варшава могла не пойти на уступки?” (Эрих фон Манштейн. Утерянные победы.  Смоленск: “Русич”, 1999, с.28).

* * *

А тогда обе стороны настолько спешили заключить между собой договор, что, идя друг другу навстречу, закрывали глаза на открытое лицемерие и неприкрытую ложь как с одной стороны, так и с другой. В угоду заправилам нацистской Германии, развернувшим к тому времени кампанию по уничтожению евреев, 4-го мая 1939 года был снят с поста народного комиссара иностранных дел СССР М. Литвинов, еврей по национальности, к тому же активно работавший до этого по созданию коллективной безопасности против наглевшего с каждым месяцем нацистско-фашистского союза. Активные шаги предпринимала и Германия, так что уже 14 августа 1939 года министр иностранных дел Германии И. Риббентроп в телеграмме своему послу в Москве мог заявить: “Я прошу Вас лично связаться с господином Молотовым и передать ему следующее:

1. Идеологические расхождения между Национал-Социалистической Германией и Советским Союзом были единственной причиной, по которой в предшествующие годы Германия и СССР разделились на два враждебных, противостоящих друг другу лагеря. События последнего периода, кажется, показали, что разница в мировоззрениях не препятствует деловым отношениям двух государств и установлению нового и дружественного сотрудничества. Период противостояния во внешней политике может закончиться раз и навсегда; дорога в новое будущее открыта обеим странам.

2. В действительности, интересы Германии и СССР нигде не сталкиваются. Жизненные пространства Германии и СССР прилегают друг к другу, но в столкновениях нет естественной потребности. Таким образом, причины для агрессивного поведения одной стороны по отношению к другой отсутствуют. У Германии нет агрессивных намерений в отношении СССР…”. (СССР – Германия, 1939, с. 30).

Как известно из истории, “Советско-Германский договор о ненападении” был подписан 23-го августа 1939 год в Москве министром иностранных дел Германии И. Риббентропом и В. Молотовым, взявшим на себя, после смещения М. Литвинова, обязанности и народного комиссара иностранных дел СССР, оставаясь ещё в то время и главой Советского правительства. Кстати, такой шаг Советского правительства в какой-то степени может быть оправдан. Скажем, тот же У. Черчилль, оставаясь всегда врагом коммунизма, писал: “Советское правительство было убеждено Мюнхеном и многим другим, что Англия и Франция будут сражаться только, если они будут атакованы, но что и тогда от них не будет много пользы. Нависшая буря готова быстро разразиться. Россия должна была заботиться о себе”. (Уинстон Черчилль. От войны до войны. 1919-1939. Книга I, с. 385).

В то же время никак нельзя оправдать подписанного в тот же день теми же политическими деятелями “Секретного дополнительного протокола” о разделе сфер влияния в Восточной Европе между нацистской Германией и считавшимся социалистической страной СССР. 

Секретный дополнительный протокол

По случаю подписания Пакта о Ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся представители обеих Сторон обсудили в строго конфиденциальных беседах вопрос о разграничении их сфер влияния в Восточной Европе. Эти беседы привели к соглашению в следующем;

1. В случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащим прибалтийским государствам (Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве), северная граница Литвы будет являться чертой, разделяющей сферы влияния Германии и СССР. В этой связи заинтересованность Литвы в районе Вильно признана обеими Сторонами.

2. В случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащих Польскому государству, сферы влияния Германии и СССР будут разграничены приблизительно по линии рек Нарев, Висла и Сан.

Вопрос о том, желательно ли в интересах обеих Сторон сохранение независимости Польского государства, и о границах такого государства будет окончательно решён лишь ходом будущих политических событий.

В любом случае оба Правительства разрешат этот вопрос путём дружеского согласия. (Вот так: не более и не менее! – С. Ш.)

3. Касательно Юго-Восточной Европы Советская сторона указала на свою заинтересованность в Бессарабии. Германская сторона ясно заявила о полной политической незаинтересованности в этих территориях.

4. Данный протокол рассматривается обеими Сторонами как строго секретный.

Москва, 23 августа 1939 г.

За Правительство Германии: И. Риббентроп

Полномочный представитель Правительства СССР: В. Молотов

(СССР – Германия, 1939, с. 63-64).

Безусловно, что тот день, когда двумя тоталитарно- диктаторскими режимами (германо-нацистским и советско-большевистским) было юридически оформлено начало Второй мировой войны,  навсегда останется чёрным пятном в истории и Германии, и бывшего СССР.

Присутствовавший при подписании названных документов И. Сталин во время приёма, следовавшего после официальной церемонии, поднял тост не только за здоровье фюрера нацистской Германии А. Гитлера, но и предложил поднять бокал, даже к неожиданности В. Молотова, “за нового антикоминтерновца Сталина”. Безусловно, что такой тост стал ещё большей неожиданностью для И. Риббентропа, и он тут же бросился звонить в Берлин и докладывать об услышанном Гитлеру, который в восторге ответил ему: “Мой гениальный министр иностранных дел!” (Феликс Чуев. Молотов. Полудержавный властелин. М.: “ОЛМА-ПРЕСС”, 1999, с. 24).

Со стороны Генерального секретаря ЦК ВКП(б) такой тост был, безусловно, не чем иным как, во-первых, пренебрежение к судьбе сидевшего с марта 1933 года в одиночной камере председателя коммунистической партии Германии Эрнста Тельмана, и, во-вторых, предательством Коминтерна; причём, как показали дальнейшие события, не только на словах: многие немецкие коммунисты, искавшие в то время спасения в СССР от преследования их на родине, были выданы нацистам.

Так что А. Гитлеру действительно было чему порадоваться, и уже 25-го августа 1939 года в письме к Б. Муссолини он писал: “Я уверен, что могу сообщить Вам, Дуче, что благодаря переговорам с Советской Россией в международных отношениях возникло совершенно новое положение, которое должно принести Оси (т. е союзу Италии, Германии и Японии – С. Ш.) величайший из возможных выигрышей”. (СССР – Германия. 1939, с. 71).

Естественно, что всё это преступление скрывалось от советской и мировой общественности. В вышедшей на следующий день (24-го августа) газете “Правда” – органе ЦК ВКП(б), – говорилось: “Заключение договора между СССР и Германией является несомненно фактом крупнейшего международного значения, ибо договор представляет собой инструмент мира, призванный не только укрепить добрососедские и мирные отношения между СССР и Германией, но и служить делу всеобщего укрепления мира”. ( Там же, с. 64). При этом даже не упоминалось о заключении “Секретного дополнительного протокола”. До самой смерти В. Молотов тоже отрицал наличие этого преступного документа.

* * *

А тем временем, началась практическая реализация “Секретного дополнительного протокола”: 1-го сентября 1939 года Германия напала на Польшу. В ответ на это событие, вопреки надеждам Гитлера о невмешательстве Англии и Франции, последние, оставаясь верными своим союзническим обязательствам с Польшей, объявили 3-го сентября войну Германии, хотя в первые дни и не предприняли эффективных действий для обуздания агрессора. На это явное преступление со стороны Германии отреагировало и Советское правительство: В. Молотов послал 8-го сентября послу в Москве Шуленбургу телеграмму следующего содержания: “Я получил ваше сообщение о том, что германские войска вошли в Варшаву. Пожалуйста, передайте мои поздравление и приветствие правительству Германской Империи. Молотов.” ( Там же, с. 84).

А 17-го сентября, после уведомления об этом представителей Германии, польскую границу перешли и части Красной Армии, поскольку И. Сталин посчитал, в связи с начавшимися предсмертными судорогами Польши, что уже настал тот “выгодный” момент для вступления СССР в начавшуюся войну, о котором он говорил на заседании Политбюро ЦК 19-го августа, накануне подписания Молотовым и Риббентропом упомянутых документов.

О совместных договорённостях двух хищников (нацистского и большевистского тоталитарно-диктаторских режимов) о разделе в данном случае пока что тогдашней Польши свидетельствует проведение 22-го сентября 1939 года в Бресте совместного парада частей Вермахта и Красной Армии.

Так вызревала, с позволения демократических государств своим невмешательством развитию и укреплению зловещих тоталитарно-диктаторских режимов, а потом, вопреки предпринимаемым мерам У. Черчиллем, М. Литвиновым и другими здравомыслящими политическими деятелями того времени, и началась со скрипа перьев Молотова и Риббентропа, под топот сапог на совместном параде в Бресте войск со свастиками и красными звёздами на шапках Вторая мировая война, ставшая в ХХ веке самой кровопролитной войной.

Семён Шарецкий
доктор экономических наук, профессор, член-корреспондент ВАСХНИЛ, председатель Верховного Совета Р.Б. 13 созыва