«Свобода, которую не видно»: история российского беженца в иммиграционной тюрьме США
Игорь Иванов (фамилия изменена по просьбе собеседника) — российский политический беженец, ныне ожидающий возможной депортации на родину, откуда он бежал, спасаясь от политических репрессий. Несмотря на происходящее, Игорь всё ещё надеется на гуманность и справедливость американского правосудия. За последние 12 лет он принимал активное участие в оппозиционных акциях в Москве: был на митинге на Болотной площади в мае 2012 года, выходил с плакатом «Он вам не Димон» в марте 2017, протестовал на акциях «За честные выборы» в 2019 и против ареста Алексея Навального в 2021 году.
Игоря не раз задерживали, в отделениях полиции, по его словам, применяли силу.
В мае 2024 года в его квартире прошёл обыск, а вскоре арестовали его друга, связанного с ФБК, и вызвали на допрос бывшую супругу.
В июне того же года Игорь принял решение срочно покинуть Россию, опасаясь уголовного преследования, и через Мексику добрался до границы США, где подал документы на политическое убежище. Так он оказался в иммиграционном центре, или как называют такие места иммигранты – детеншен, где провёл около десяти месяцев без доступа к адвокату и без поддержки. Редакция “Славянского Сакраменто” связалась с Игорем, чтобы выяснить, чего он больше всего опасается в случае возвращения на родину и почему считает своё пребывание в США не менее тяжёлым испытанием.
За стенами иммиграционного центра — пустыня, колючая проволока и жара. Внутри — металлические койки, камеры на 12–14 человек, еда, от которой отворачиваются даже охранники. В одном из этих блоков и содержится Игорь Иванов.
— Я уехал из России, когда понял, что вернуться уже нельзя. Там меня ждало уголовное дело. Здесь — клетка, — говорит он в телефонной беседе, срывающейся из-за слабого сигнала.
Игорь родом из Нижнего Новгорода. С начала 2010-х годов участвовал в антикремлёвских митингах, ездил в Москву, помогал волонтёрским штабам, распространял информацию в интернете. С приходом войны, по его словам, ситуация стала невыносимой.
— Давление усилилось. Люди в офисе косились. В магазине на меня кричали: “предатель!”. Повестка в Следственный комитет пришла в начале лета (2024 года) — это был сигнал: или беги, или сядешь.
В июне 2024 года он развёлся с женой. Не по желанию — ради её безопасности. Её начали вызывать на беседы, намекали, что «всё можно уладить», если она «откажется от него». Сегодня бывшая жена с хроническими заболеваниями осталась одна в России. Игорь говорит о ней почти в каждом предложении:
— Ей тяжело. Она не может одна. Мне просто нужно выйти отсюда и отправлять ей лекарства, деньги. Всё, что угодно. Я никому не нужен, а она умирает.
Через третьи страны и с туристической визой в Мексику Игорь добрался до американской границы и подал прошение о политическом убежище. Встретиться с иммиграционными офицерами США ему удалось благодаря тому, что он подъехал непосредственно к границе на автомобиле, поскольку приложение CBP One, ранее позволявшее беженцам легально попасть на территорию США, так и не выдало долгожданного приглашения. В итоге, вместо свободы — наручники и депортационный изолятор. Затем — перевод в федеральную тюрьму в Техасе.
— Я не ожидал, что просителей убежища держат здесь хуже, чем уголовников, — говорит он. — Камера 5 на 5 метров. Холод собачий, лежишь рядом с человеком, у которого венерические болезни. Кто-то пытался вскрыться. Один умер, его потом просто вынесли на носилках.
Игорь подчёркивает: он не преступник. Он просто хотел говорить вслух. Поэтому он и уехал из России.
— Я выиграл суд. Судья дал “позитив”, как это называют. Но американское правительство в лице Службы иммиграционного и таможенного контроля США подало апелляцию. Почему? Где все эти демократические принципы, о которых я столько слышал?
Процедура апелляции может длиться до шести месяцев. Всё это время он будет находиться в заключении. Игорь жалуется на медицинское обслуживание (ожидание приёма — неделя и более), на плохую еду, на психологическую изоляцию.
— Люди сходят с ума. Один из моих знакомых — тоже россиянин — предпочёл депортацию. Говорил, что даже тюрьма в России казалась гуманнее. Я в шоке. Не за этим я уезжал.
В голосе Игоря слышна горечь. Он чувствует себя преданным системой, в которую так верил.
— Я считал США символом свободы. Думал — скажу правду, и меня поймут. Но если бы знал, как всё обернётся, наверное, подал бы на убежище в Европе.
Он добавляет, что в тюрьме находится много таких, как он — украинцы, венесуэльцы, иранцы. Некоторые сидят годами. Кто-то боится депортации, кто-то — неизвестности.
— У нас тут говорят: “Если тебе что-то не нравится — попроси депортацию”. Это звучит как шутка. Но это не шутка.
Несмотря на всё, Игорь говорит, что не теряет надежду. Он хочет выйти, работать, помогать жене, жить свободно. Он не политик, он — человек, который просто не может молчать.
— Америка — это страна свободы. Я всё ещё верю в это. Просто очень хочу, чтобы меня услышали. Не как дело №4769 из центра в Техасе, а как человека, который прошёл путь от протеста до тюремной койки и просто хочет дышать.
Виталий Атаев Трошин, SlavicSac.com
California Local News Fellowship
 — российский политический беженец, ныне ожидающий возможной депортации на родину,){kind=link}